Цетаганда - Страница 8

Машина забралась по пандусу и, качнувшись через вершину, открыла на мгновение вид вниз на сияющий каньон из высоких зданий, соединявшихся натянутыми струнами прозрачных переходов и транспортных труб. Город, казалось, длится бесконечно, а ведь это еще даже не главный центр.

— Марилаканцы не уделяют достаточного внимания окружающей их сети червоточин, — продолжил Форобьев. — Воображают, будто они находятся у естественной границы. Но если Марилак окажется непосредственно в руках Цетаганды, следующий переход приведет их к Сумеркам Зуава и ко всем маршрутам, что там пересекаются, а это совершенно новый район для цетагандийской экспансии. Марилак расположен по отношению к Сумеркам Зуава точно так же, как Верван по отношению к Ступице Хегена, а всем нам хорошо известно, что случилось там. — Губы Форобьева иронично скривились. — Но у Марилака нет заинтересованного соседа, готового прийти на помощь, как это сделал для Вервана ваш отец, лорд Форкосиган. А организовать провоцирующий инцидент так легко.

Тревожная лихорадка в груди Майлза стихла. В словах Форобьева не было никакого личного, скрытого смысла. Политическая и военная роль адмирала Форкосигана в создании скорого союза и проведении контратаки, которая сорвала цетагандийскую попытку захвата точек перехода к Ступице Хегена, которые принадлежали их соседу Вервану, была известна всем. Зато никто не знал о роли, которую сыграл агент Имперской безопасности Майлз Форкосиган в том, чтобы некоторым образом привести адмирала в Ступицу столь вовремя. А за то, о чем никто не знает, никого и не благодарят.

«Эй, послушайте, я — герой. Только не могу сказать почему. Засекречено».

С точки зрения Форобьева, да практически с чьей угодно, лейтенант Майлз Форкосиган был младшим офицером, в должности курьера Имперской службы безопасности — синекура, которую устроили по блату, чтобы окунуть его в рутину обязанностей, которые не дадут ему возможности путаться под ногами. Мутант.

— Мне казалось, при Верване Хегенский союз достаточно крепко врезал гем-лордам по носу, чтобы те на время утихомирились, — произнес Майлз. — Вся экспансионистская партия гем-офицеров в глубокой опале, гем-генерал Эстанис совершает самоубийство… Это ведь было самоубийство, не так ли?

— Совершенное не слишком добровольным образом, — ответил Форобьев. — Эти цетагандийские политические самоубийства бывают жутко кровавыми, когда самоубийца не склонен к сотрудничеству.

— Тридцать два ножевых ранения в спину — это худшее из самоубийств, что им доводилось видеть? — пробормотал Айвен, совершенно восхищенный этой сплетней.

— Совершенно верно, милорд, — глаза Форобьева сузились, выражая, насколько его забавляет эта история. — Однако обширные и запутанные связи гем-коммандующих в отдельных тайных фракциях хаут-лордов приводят к необычайно противоречивому толкованию их операций. Верванское вторжение теперь официально именуется несанкционированной и неудачной авантюрой. Заблуждавшиеся офицеры понесли наказание, спасибо за внимание.

— А как они теперь называют цетагандийское вторжение на Барраяр во времена моего деда? — поинтересовался Майлз. — Разведкой боем?

— Да, если они вообще упоминают об этом.

— Все двадцать лет вторжения? — спросил Айвен, полусмеясь.

— Они склонны не углубляться в утомительные подробности.

— Вы делились вашим видением цетагандийских амбиций относительно Марилака с Иллианом? — спросил Майлз.

— Да, мы полностью держим вашего шефа в курсе. Но в настоящий момент никаких материальных подтверждений моей теории нет. Пока что, это не более чем мои умозаключения. Имперская безопасность отслеживает некоторые ключевые показатели для нас.

— Я… Это не входит в мою компетенцию, — сказал Майлз. — Ничего не могу сказать.

— Но я верю, вы представляете себе стратегическую картину в целом.

— О, да.

— И еще… В свете сплетни не всегда контролируются так, как следовало бы. Вы двое будете в том положении, когда можно столкнуться с некоторыми из них. Планируйте для себя сообщать обо всем, что услышите, шефу моего протокольного отдела, полковнику Форриди. Как только вернется, он станет проводить с вами ежедневный инструктаж. И позвольте ему судить, какие новости представляют интерес.

«Шах». Майлз кивнул Айвену, тот только покорно пожал плечами.

— И, э… постарайтесь не сообщать больше, чем узнаете.

— Ну, я надежен, — сказал Айвен. — Я не знаю ничего.

Он весело растянулся в улыбке. Майлз, стараясь не двигать губами, прошептал «Мы знаем, Айвен», но достаточно громко, чтобы тот услышал.

Поскольку все инопланетные представительства концентрировались в пределах одного сектора столицы Эты Кита, поездка оказалась недолгой. Машина снизилась до уровня улицы и замедлила ход. Они въехали в гараж под зданием Марилаканского посольства и оказались в ярко залитом светом вестибюле. Он был оформлен так, чтобы казаться менее подземным, благодаря мраморным поверхностям и декоративным растениям, свисавшим из кадок, расставленных ярусами. Крыша автомобиля поднялась. Охрана Марилаканского посольства с поклоном проводила группу барраярцев к лифтовым шахтам. Несомненно, они к тому же скрытно просканировали своих гостей — Айвену, похоже, также хватило здравого смысла оставить тот нейробластер в собственном ящике стола.

Они вышли из шахты лифта в просторное фойе, куда, как оказалось, открывался вид с нескольких уровней из объединенных между собой зон для публики, уже весьма заполненных гостями, и гул общения был призывно громок. Центр фойе занимала огромная мультимедийная скульптура — подлинная, не проекция. Журчащие водяные струи фонтана сбегали вниз, напоминая небольшую вершину, сплошь покрытую горными тропками, изображенными в манере импрессионистов, по которым и вправду словно можно было пройтись. Разноцветные хлопья порхали в воздухе вокруг маленького лабиринта, создавая изящные проходы. По их зеленой окраске Майлз предположил, что они должны изображать листву земных деревьев, даже до того, как он приблизился и смог рассмотреть мельчайшие подробности и реализм их форм. Постепенно цвета стали меняться от двадцати оттенков зеленого до ярко желтых, золотых, красных и бордовых. Кружась в воздухе, они, казалось, составляли мимолетные узоры: людские фигуры и лица под тихий звон, будто колокольчиков на ветру. Действительно ли там возникали лица и звучала музыка, или же воображение Майлза играло с ним, придавая случайным сочетаниям осмысленные узоры? Искусная утонченность скульптуры неуверенно притягивала его.